Паломничество в оптину пустынь или навигатор, монахиня мария и тетя валя с вднх…

Начало монашеской жизни

В Оптину Пустынь Александр Потапов поступил после кончины своей матери – пятнадцатого февраля 1885 года, когда ему было тридцать лет. Он был определен в скит келейником преподобного старца Амвросия. Двадцать третьего апреля 1888 года, в Великую Субботу, в скитской церкви послушник Александр был пострижен в рясофор. Одновременно с отцом Александром, келейником преподобного старца Амвросия был инок Нектарий (Тихонов). Преподобный Амвросий, провидя их совместное старческое служение в последующие годы, часто посылал их друг к другу за разъяснениями в различных духовных вопросах, приучая к духу сотрудничества.

Пустынная жизнь

Духовным руководителем его стал брат Тимофей, тогда уже отец Моисей, которому он предался — на всю жизнь — в полное послушание. Впоследствии отец Антоний писал: «Когда возгорелся огнь Божественной любви в моем сердце, тогда все суеты мирские омерзели и богатство опостылело, и так, как птица из сети, или яко елень, томимый жаждою, удалился я из Ростова, бегая, и водворился в непроходимой пустыне, с чаянием себе от Господа спасения от малодушия, и от обуревания многих грехов. Себя самого отдал я в полное и безвозвратное распоряжение батюшке отцу Моисею, о чем, благодарение Господу Богу, после ни разу не скорбел».

Но привыкнуть к новой жизни было не так легко. Александр пришел к пустынникам в очень молодом возрасте, ему было чуть больше двадцати лет. Отец Моисей воспитывал нового послушника строго, безо всяких послаблений, поручая самые тяжелые работы: Александр носил из лесу и рубил дрова, занимался огородом, готовил пищу. Хотя он был рослый и сильный, но с непривычки, при скудном питании, новая жизнь давалась непросто. Позже он вспоминал: «Я имел характер самый пренесносный, и старец мой чего-чего не употреблял, чтобы смирить мою жестоковыйность. Но ничто так не смирило моего окаянства, как ежегодное по нескольку раз, в течение шести лет, очищение отхожих мест. А в дополнение к сему нередко посылаем был по проезжим дорогам сбирать для удобрения огородов конский и скотский помет». За любую провинность его ставили «на поклоны». Сначала ему было тяжело, а потом привык и вспоминал позже, что даже «скучал», если подолгу не получал епитимью в виде поклонов.

Не всегда Александру удавалось примириться с суровым обращением брата. «Проходя эти послушания, вспомнил я однажды прежнее свое житье и поколебался мой помысл. „Сверстники мои,— подумал я,— считают капиталы, а я вот чем должен заниматься!» Но скоро зазрел себя, стал скорбеть, что осмелился мысленно пороптать на своего старца; с стыдом исповедал ему свой помысл, и по приличном наставлении получив прощение, принял оное как от самого Господа, и с великою радостью продолжал понуждать себя в терпении переносить труды пустынной жизни… Так-то, без смирения в духе спастись невозможно!» Внутренняя борьба, самопонуждение, молитва постепенно обрабатывали душу послушника, очищая ее от грехов, раскрывая для действия благодати.

Давались ему и утешения. Как-то темной осенней ночью Александра отправили на реку проверить сети. Идти надо было далеко, по холоду и дождю, через глухую лесную чащу. Страх и смущение охватили молодого человека, но с молитвой на устах, за послушание, дошел он до реки, рыбы, конечно, не оказалось, но на обратном пути его охватило удивительное состояние — необыкновенной радости, легкости. Неожиданно все вокруг посветлело как днем, но продолжалось это недолго, через некоторое время вновь его окружила тьма осенней ночи, но радость и воодушевление в сердце остались, он не мог забыть этих минут. Подобное состояние посетило Александра еще раз — после Пасхальной заутрени он пошел прогуляться в лесу один и вдруг почувствовал небывалый духовный восторг и сладостное утешение в сердце. Эти благодатные посещения вознаграждали сторицей нелегкие труды молодого послушника.

Послушник Александр начал постигать науку монашества сразу с самой суровой его формы — пустынного жития. Его наставник, отец Моисей, перед поселением в Рославльских лесах жил в больших монастырях — в Сарове, затем в Свенском монастыре. Но Александр проявил готовность к испытаниям и искушениям подвижнической жизни. «Отец Антоний с особенной отрадой любил вспоминать о Рославльском пустынножительстве, и при этих воспоминаниях лицо его как-то особенно сияло и воодушевлялось»,— свидетельствовал близко знавший старца насельник Оптиной Пустыни отец Климент (Зедергольм).

Когда же в 1821 году от Владыки Калужского Филарета последовало приглашение рославльским пустынникам переселиться в Оптину Пустынь, отец Антоний — к тому времени он был уже пострижен в монашество — был укрепленным в иноческих подвигах воином Христовым, положившим начало главным монашеским добродетелям: смирению, послушанию, внутренней молитве. Он станет главным помощником брата в нелегких трудах по устройству скита при Оптиной Пустыни.

«Сатана 666»

«Так, осмотр начинается. В центральном месте, рядом с деревянной скамейкой, покрытой зеленым байковым одеялом в белую клетку лежит труп… Это отец Василий? А, это инок Ферапонт», — прокурор-криминалист Лариса Гриценко проводит осмотр места преступления, пока ее коллега фиксирует происходящие на видеокамеру.

Сотрудники правоохранительных органов идут по двору и недалеко от места убийства находят армейскую шинель — военные пожертвовали монастырю большую партию обмундирования, такие шинели раздавали прибывшим паломникам. Убийца повесил свою на колья деревянного забора.

«В кармане обнаружен нож. Александр Васильевич, как его назвать? Нож по типу кинжала, около ручки выбиты три шестерки», — продолжает Гриценко. Еще один длинный меч с обмотанной изолентой рукоятью находят у монастырской стены. Именно этим оружием, как выяснят эксперты, монахам и были нанесены смертельные раны. На клинке меча неумело выгравирована надпись «Сатана 666».

Позже следователи установят, что убийство было тщательно спланировано: местные жители расскажут им, что перед Пасхой неизвестный мужчина приходил в монастырь и подолгу сидел на корточках у звонницы. У восточной стены обители найдут сложенную ступеньками поленницу — по этой заблаговременно сложенной лестнице нападавший скрылся с места убийства, оставив на виду шинель с документами монастырского кочегара в кармане, чтобы сбить следствие со следа.

Напасть на след убийцы удалось спустя два дня — лесничий из соседней деревни сообщил милиции, что к нему в дом вломился вооруженный обрезом двуствольного ружья мужчина, которого, впрочем, удалось успокоить с помощью спиртного. Неизвестный поел, выпил, попросил чистую одежду и через полчаса покинул жилище, не тронув никого из семьи лесника. С его слов был составлен фоторобот странного визитера.

«В это время случайно в РОВД заходила женщина, которая опознала этого человека. Назвала его фамилию, сказала, как его зовут и сказала, что они с ним живут в одной деревне», — рассказывал эксперт-криминалист Дмитрий Осипов. Так правоохранительным органом стало известно имя подозреваемого — им оказался 32-летний житель села Волконское Николай Аверин, 1961 года рождения. Позже вину Аверина подтвердила дактилоскопическая экспертиза — отпечаток его пальца сохранился на третьем слое изоленты, которой была обмотана рукоятка меча. Вскоре он был задержан в райцентре Козельск — Аверин, несколько дней скрывавшийся в лесу, приехал к своей тетке и, не понимая, что за ее домом уже наблюдают, спокойно лег спать.

Как объясняли позже в прокуратуре, убийца прошел службу в Афганистане и «приехал домой без единой царапины, но со сломленной психикой». Впервые в поле зрения милиции он попал летом 1990 года, когда вместе с приятелем попытался изнасиловать пожилую женщину. Но мужчины тогда извинились, пенсионерка простила их и отозвала заявление.

В апреле 1991 года Аверина вновь обвинили в попытке изнасилования. На этот раз он сильно избил женщину; дело против него рассматривалось в Козельском районном суде. Проведенная психиатрическая экспертиза показала, что обвиняемый страдает шизофренией, а поэтому должен быть направлен на принудительно лечение. До февраля 1992 года Аверин находился в Москве в психиатрической больнице имени Ганнушкина, после чего вернулся домой к родителям.

В окрестностях Оптиной пустыни утверждали: Аверин обещал убить монахов задолго до того, как ему удалось воплотить свой замысел. В колхозной мастерской вспоминали, как перед Пасхой убийца зашел заточить меч на станке, выставив выпивку.
— Николай, на кого зуб точишь — на будущую тещу? — пошутил кто-то из мастеров.
— Нет, монахов подрезать хочу, — якобы отвечал Аверин.

С работниками мастерской беседовал и 29-летний следователь по особо важным делам прокуратуры Калужской области Александр Мартынов, расследовавший убийство оптинских монахов. Там рассказали, что Аверин был не единственным, кто обращался к ним с подобного рода заказами: мода на «сатанинскую» символику в Калужской области будто бы возникла после телевизионного показа фильма «Омен» — триллера 1970-х годов о пришествии Антихриста.

Летчики аэродрома сельхозавиации, где перед убийством работал Аверин, вспоминали, как он демонстрировал им меч, которым позже убил монахов, заявляя: «Я еще прославлюсь на весь мир!». Аверин, отмечали они, был при этом совершенно трезв, да и вообще не пил, хотя активно приторговывал водкой.
Одновременно в монастырь шли анонимные письма с угрозами. Один из священнослужителей якобы получил две фотографии гроба и обещанием убить его «золотым шомполом в темя». А незадолго до Пасхи некий человек, вспоминали очевидцы, прокричал в храме: «Я тоже могу быть монахом, если трех монахов убить!».

Тесный путь испытаний и тягот

Духовное созревание происходит по-разному, и Господь сам промышляет о своих избранниках. Только через десять лет, в 1862 году послушник Алексей был пострижен в мантию с именем Анатолия. Со временем, предчувствуя приближение немощей и кончины, отец Макарий благословил его обращаться за советом к преподобному старцу Амвросию. Так что к этому времени он был уже на послушании у преподобного Амвросия. И был одним из самых первых его учеников.

Эти десять лет были очень трудны для молодого послушника. Старец Макарий прозревал дары будущего старца и вёл его тесным путём испытаний и тягот, чтобы закалить подвижника и создать в нём доброе иноческое устроение.

Алексей был очень аккуратным и любил чистоту, а его, дабы не привязывался к суетному и материальному, постоянно переводили из кельи в келью, воспитывая странническое устроение. Старец Амвросий говаривал: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем». Поселят Алексея в келию, он там приберётся, наведёт чистоту и порядок, расставит свои любимые духовные книги. И его тут же переведут в новую келию, и нужно начинать всё с начала. Он смирялся, не возражал. Брал свои скромные пожитки: иконочки, войлок, книги и переходил на новое место жительство.

Но и это послужило к приобретению опыта. Позднее, в письме к одной из своих духовных воспитанниц, о. Анатолий сможет найти для монахини, искушаемой теми же неудобствами слова утешения: для того посылается это, чтобы помнила душа о том, где дом ее настоящий, вечный, и стремилась к Отечеству небесному. А «наградой» за терпение иноку стало окормление у великих оптинских старцев.

Все трудности терпеливо переносил инок и всемерно старался исполнять все наставления старцев. Согласно их наставлениям он не только не ходил по чужим кельям, но и к себе никого не принимал. Один новый обитатель скита, из военных, как-то очень расположился к отцу Анатолию и хотел побывать у него в келии. Приносил ему варенья, уговаривал, но тот, однако, никак не согласился нарушить старческую заповедь не ходить по кельям и не принимать гостей.

Преподобный Иоанн Лествичник говорил, что он видел послушников, которые целый день проводили на послушании, в работе, а потом, став на молитву, исполнялись Божественного света. Эти слова сбывались на молодом послушнике. При его слабом здоровье ему пришлось выполнять тяжёлое послушание на кухне. Эти физические труды были непривычны, а для отдыха оставалось совсем мало времени. Спал он мало, да и то на кухне, прямо на дровах.

Учёба в духовном училище и семинарии

Родители хотели видеть сына иноком и в восемь лет отправили его на обучение в Боровское духовное училище. После четырёх лет обучения Алексей успешно окончил это училище, а затем учился в семинарии в Калуге. Особенной крепостью здоровья юноша не отличался. В семинарии часто страдал бессонницею. В такие минуты, особенно весною, он садился на окно, и уже тогда не раз его мысль уносилась к тихим иноческим обителям. В свободные часы он часто уходил за Калугу на гору Вырку. Там подолгу сиживал один в думах своих.

В четырнадцать лет из-за болезни пропустил год учёбы, а потом чуть не ушёл к пустынникам в Рославльские леса, среди этих пустынников были и будущие Оптинские преподобные Моисей и Антоний. Он уже отошёл от Калуги за несколько вёрст, но поднялась сильная гроза, и пошёл обильный дождь, и он вернулся обратно, видя в этих проявлениях грозных сил природы обнаружение Божьего несоизволения на свой путь. Курс семинарии он закончил третьим учеником, причём в семинарии ему была дана другая фамилия Зерцалова, и перед ним открывалось широкое поле жизни, столь привлекательное для молодых душ.

Николка проспится, всем пригодится

Первым послушанием его в Оптиной было ухаживать за цветами. Порой ему приходилось выходить из Скита в монастырь и под большие праздники вместе с шамординскими монахинями плести венки на иконы. При этом, как потом вспоминали сёстры, молодой послушник часто краснел и старался не поднимать на них глаза. Ревностный ученик великих старцев «хранил зрение», чтобы достигнуть евангельской чистоты.

Вскоре его назначили на пономарское послушание, прислуживать священнику в алтаре. У преподобного Нектария была келья, выходившая дверью в церковь, в ней он прожил двадцать лет, не разговаривая ни с кем из монахов: только сходит к старцу или духовнику и обратно. Сам он любил повторять, что для монаха есть только два выхода из кельи — в храм да в могилу.

По ночам постоянно виднелся у него свет, послушник читал или молился. А утром должен был первым, до прихода братии прийти в храм, подготовить алтарь к богослужению. Утреня в Скиту начиналась около часа ночи и продолжалась до половины четвёртого утра. Нелегко было мирскому юноше привыкать к строгому уставу святой обители. Простояв на молитве ночь, он приходил в храм полусонный. Случалось, опаздывал в церковь и ходил с заспанными глазами. Братия жаловались на него старцу Амвросию, на что он отвечал: «Подождите, Николка проспится, всем пригодится». Так преподобный Амвросий предсказывал его будущее старческое служение.

Успехи в молитве

Молодой инок при каждой возможности пользовался свободной минутой, чтобы побыть одному в молитве и чтении где-либо вдали, в лесу, или поздним вечерком или ранним утром.

В молитве он делал успехи, так, что когда обитель посетил преосвященный Игнатий Брянчанинов, пожелавший беседовать с тем из иноков, кто опытным путём проходит святоотеческое учение о молитве Иисусовой, ему указали на Алексея. За послушание Старцу и только после двукратного приглашения инок осмелился беседовать со святителем.

Преосвященный долго беседовал с Алексеем. Беседа ему очень понравилась. Святитель Игнатий не мог не выразить своего удивления и уважения и говорил, что рад был встретить такого инока, образованного и опытного в духовных предметах, знакомого также и со светскими науками. Почетный этот гость очень расхваливал его, называя Иосифом Прекрасным и приписывая ему большие достоинства.

По выходе от святителя Игнатия, на полпути к Скиту, молодого инока встретил преподобный старец Макарий, окруженный людьми, и, едва услышал о похвале из уст святителя Игнатия, тотчас принял грозный вид и при всех начал укорять его. Закончил Батюшка словом, увещающим его не возноситься: „А ты что вообразил о себе, что ты такой умный? Ведь Преосвященный из любезности сказал тебе так, а ты и уши развесил, думая, что это правда».

Сам же Старец потом сказал бывшим с ним: „Ведь как вот не пробрать? Он монах внимательный, умный, образованный и уважаемый вот такими людьми. Долго ли загордиться?..» – чем подтвердил оценку, данную будущему старцу Анатолию богомудрым Игнатием

Не зря преподобный Макарий иногда называл отца Анатолия высочайшим, – с одной стороны, обращая как бы внимание на его высокий рост, с другой же – указывая на высоту его духовного устроения

Позднее, возможно, вспоминая и этот случай, преподобный Анатолий напишет о приобретении смирения: «Сказываю тебе лучшее средство приобрести смирение. Это вот что: всякую боль, которая колет гордое сердце, потерпеть… Начни так и увидишь… Главное, ты не понимаешь, что эта-то боль, это-то самое острое жало, укалывающее чувствительность сердца, и есть самый настоящий источник милостей Божиих и смирения. В них–то сокровенна есть милость Божия».

Под руководством старца Макария

Старец Макарий воспитывал строгого подвижника, украшенного смирением, терпением и другими иноческими добродетелями. Он, как в свое время и отец Леонид, нередко подвергал отца Амвросия унижениям и оскорблениям. Когда за отца Амвросия пытались заступиться свидетели этих «воспитательных мер»: «Батюшка, он человек больной!» — старец отвечал: «А я разве хуже тебя знаю. Но ведь выговоры и замечания монаху — это щеточки, которыми стирается греховная пыль с его души; без сего монах ржавеет». За всем этим была огромная любовь старца к своему подопечному. Проявлялась она и в «вещественных утешениях», иногда — маленьких, но согревающих и поддерживающих в нелегком иноческом житии. «Иду однажды по скиту, — рассказывал сам отец Амвросий, — вдруг мне навстречу батюшка, где-то он взял крошечную баночку варенья, вышиною не больше вершка, и, подавая мне ее, говорит: «На-ко, на-ко тебе для услаждения гортани от горести, ею же сопротивник напои»». Под руководством старца Макария отец Амвросий смог без особых преткновений обучиться искусству из искусств — умной молитве.

Рядом со старцем монах Амвросий не только возрастал и совершенствовался сам, но и проходил бесценную школу старческого окормления — и на собственном опыте, и на примере того, как старец общался с народом — давал советы, утешал, молился, увещевал.

Круг обязанностей отца Амвросия постоянно расширялся, он нес два важных послушания: помогал старцу в издании святоотеческих трудов и другой душеполезной литературы, а также по его поручению отвечал на некоторые письма. Так старец Макарий постепенно готовил себе преемника.

Старец Макарий привлек своего ученика к работе над подготовкой к изданию переводов святоотеческих творений. Отец Амвросий был ревностным сотрудником старца, он подготовил издание одного из самых главных аскетических творений — «Лествицы» преподобного Иоанна Лествичника. В основание его был положен перевод старца Паисия Величковского, кроме того, изучались и сравнивались другие печатные издания и переводы «Лествицы», а также подлинный греческий текст книги. Целью этой большой работы было предложить читателям понятный, доступный текст, сохранив при этом точность изложенных в нем высоких духовных истин.

Отец Амвросий не оставил дело книгоиздательства и после кончины старца Макария. Со временем стали выходить и жизнеописания оптинских подвижников. Отец Амвросий сам составил жизнеописание старца Макария, под его руководством были собраны и изданы письма старца.

Кропотливая работа над текстами святоотеческих творений под руководством мудрого старца стала также этапом в духовной подготовке отца Амвросия к подвигу старчества, который ему пришлось взять на себя после кончины отца Макария, последовавшей в 1860 году.

Какой чудесный келейник у отца Амвросия!

А вот свидетельство человека, немало потрудившегося во славу Божию, знакомого с Оптиной в течение почти тридцати лет, послужившего памяти о святых старцах Амвросии и Анатолии (Зерцалове), одного из летописцев Оптиной – протоиерея отца Сергия Четверикова: «Когда-то он был келейником у отца Амвросия и жил в скиту

Будучи еще в сане иеродиакона, в 1905 году, он уже привлекал к себе внимание и сердца богомольцев своим внимательным, любовным выслушиванием их печалей и жалоб. Особенно льнули к нему старухи-крестьянки

Мне пришлось быть у него в 1905 году в его маленькой, тесной келлии в глубине скита… Рядом с ним, в другой келлии, помещался отец Нектарий. Мы сидели втроем за самоваром у отца Анатолия. Небольшого роста, немного сгорбленный, с чрезвычайно быстрой речью, увлекающийся, любовный – отец Анатолий уже тогда оставил во мне неизгладимое впечатление».

Раба Божия Нина Владимировна вспоминает, как приходившие к старцу Амвросию богомольцы шутили: «Какой чудесный келейник у отца Амвросия, лучше самого Батюшки!»

Видишь, как нужна иногда учёность

По благословению старцев, в затворе отец Нектарий читал духовные книги. В те годы в Оптиной была большая библиотека, в которой насчитывалось более тридцати тысяч книг. Он познакомился с творениями святых отцов: аввы Дорофея, преподобных Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Макария Великого, святителей Тихона Задонского и Димитрия Ростовского.

Через десять лет пребывания в затворе духовные отцы благословили его читать светских авторов и изучать светские науки, видимо, с целью приобрести те познания, которые могли ему помочь приводить к спасению мятущиеся души ищущей интеллигенции. Он читал Данте и Шекспира, Пушкина, Гоголя, Достоевского.

Занимался географией, математикой, изучал иностранные языки, латынь. В единственный час отдыха, после обеда, он читал Пушкина или народные сказки. Мог прочитать наизусть Пушкина и Державина. Как-то сказал: «Многие говорят, что не надо читать стихи, а вот батюшка Амвросий любил стихи, особенно басни Крылова». И до последних дней своей жизни Старец просил привозить ему книги, интересовался направлениями современного искусства, расспрашивал о постановке образования в новое время. Окончив лишь сельскую церковно-приходскую школу, он мог легко общаться с писателями, учёными.

Одна духовная дочь отца Нектария говорила подруге в его приёмной: «Не знаю, может быть, образование вообще не нужно, и от него только вред. Как его совместить с православием?» Старец, выходя из своей кельи, возразил: « Ко мне однажды пришёл человек, который никак не мог поверить в то, что был потоп. Тогда я рассказал ему, что на самых высоких горах в песках находятся раковины и другие остатки морского дна, и как геология свидетельствует о потопе. И он уразумел. Видишь, как нужна иногда учёность».

Старец говорил, что Бог не только разрешает, но и требует, чтобы человек возрастал в познании. Пример тому и Божественное творчество, где нет остановки, всё движется, и ангелы не пребывают в одном чине, но восходят со ступени на ступень, получая новые откровения. Человек должен учиться и идти к новым и новым познаниям.

Однажды пришли к Батюшке семинаристы со своими преподавателями и попросили сказать слово на пользу. И Старец посоветовал им жить и учиться так, чтобы ученость не мешала благочестию, а благочестие — учености. При этом отец Нектарий уточнил, что науки приближают человека к истинному знанию, но глубина его не поддаётся разуму человека. Он советовал читать святоотеческую литературу, жития святых, но прежде всего, учил пристальному и внимательному чтению Священного Писания. Не раз повторял, что не может быть ничего в мире выше истин Божественного Писания: «Все стихи в мире не стоят строчки Божественного Писания».

Словно в раю

В 1873 году пришел он в Оптину пустынь, неся в котомке за спиной одно лишь Евангелие. Дело было весной. Вокруг монастыря – красота несказанная. Луга – в первых цветах, и среди них течёт серебристая Жиздра. За рекой виднеются белые монастырские стены и башни. А вокруг – сады и огромный мачтовый сосновый бор. Много лет спустя старец Нектарий так вспоминал о своём первом впечатлении от Оптиной: «Какая красота здесь! Солнышко с самой зари, и какие цветы, словно в раю». Как пришёл в Оптину, сразу отправился в Скит. Дорога от монастыря шла среди вековых сосен. Со скитских врат на него строго смотрели лики древних подвижников благочестия. Скит представлял собой просторный сад с приютившимися возле ограды белыми домиками келий. В центре – Иоанно-Предтеченский храм, вокруг цветы. Обычай разводить цветы в скиту завёл ещё старец Макарий, утешая братию их красотой. Направо и налево от входа – два почти одинаковых домика, у каждого по два крыльца, с внутренней и внешней стороны Скита. В одном из них жил старец Амвросий.

Старческое руководство

С 1874 года по 1894 год, то есть, в течение двадцати лет, до самой кончины старца Анатолия (Зерцалова), Николай был его духовным сыном. Позднее он говорил о своём духовном отце так: « Я к нему двадцать лет относился и был самым последним сыном и учеником, о чём и сейчас плачу. К старцу же Амвросию я обращался в редких и исключительных случаях. При всём этом я питал к нему великую любовь и веру. Бывало, придёшь к нему, и он после нескольких слов моих обнаружит всю мою сердечную глубину, разрешит все недоумения, умиротворит и утешит. Попечительность и любовь ко мне, недостойному, со стороны старцев нередко изумляли меня, ибо я сознавал, что их недостоин. На мой вопрос об этом духовный отец мой, иеромонах Анатолий, отвечал, что причина сему – моя вера и любовь к старцу, и что если он относится к другим не с такой любовью, как ко мне, то это происходит от недостатка в них веры и любви, как человек относится к старцу, так точно и старец относится к нему».

В годы первых послушаний юноша не раз ощущал проявление любви старца и его благодатной помощи. Так, года через два по поступлении Николая в Скит, вышло распоряжение властей о высылке из обители всех послушников, подлежащих воинскому призыву. «И мне, — рассказывал отец Нектарий, — вместе с другими объявили о высылке из Скита. Но, к счастью моему, по святым молитвам старца Амвросия, эта опасность миновала» Пришёл Николай к Батюшке благодарить за молитвенную помощь, а тот отвечает: «Если будешь жить по-монашески, то и на будущее время никто тебя не потревожит». Так и случилось.

Отец Нектарий всегда очень высоко ставил старческое руководство. Когда его как-то раз спросили, не возмущался ли он против своих учителей, он отвечал: «Нет! Мне это и в голову не приходило. Только раз провинился я в чём-то, и послали меня к старцу Амвросию на вразумление. А у того палочка была. Как провинишься, он и побьёт (не так, как я вас!). А я, конечно, не хочу, чтобы меня били. Как увидел, что Старец за палочку берётся, я бежать, а потом прощения просил».

Молодого послушника старцы вели истинно монашеским путём. Отец Амвросий и отец Анатолий, провидя в юноше своего достойного преемника, прикрывая свою святую любовь к нему полуюродством и шутками, обучали юного послушника высшей и спасительной добродетели – смирению.

По воспоминаниям тех, кто знал отца Нектария в годы его юности, он был очень красив. И старец Амвросий для смирения называл его «губошлеп». Юный послушник всегда с любовью и смирением принимал укоризны своего Старца. Так, братия Скита часто получала посылки от родственников с «утешениями» — печеньем, вареньем, чаем. Николаю некому было присылать эти «утешения», и сами великие старцы потчевали его, но при этом смиряли. Придёт он к старцу Амвросию, просит сладостей к чаю, а тот ему строго: «Как, ты уже всё съел? Ах ты, губошлеп!»

Или, случалось, придёт юный послушник к батюшке Амвросию, а тот скажет: «Ты чего без дела ходишь? Сидел бы в своей келье да молился!» Больно станет Николаю, идёт к духовному отцу своему батюшке Анатолию. А он: «Ты чего без дела шатаешься? Празднословить пришёл?» Уйдёт Николай в свою келью, упадёт перед образом Спасителя и всю ночь плачет: «Господи! Какой же я великий грешник, если и старцы меня не принимают!»

Уроки старцев не прошли даром. И в начале своего пребывания в Скиту, и будучи уже опытным духовным наставником, преподобный Нектарий со смирением говорил о себе: «Я в новоначалии, я учусь… Я наистарейший в обители летами, а наименьший по добродетели». И еще: «Я мравий, ползаю по земле и вижу все выбоины и ямы, а братия очень высоко, до облаков подымается». Любимая поговорка его была: «Всюду нужно терпение и смирение».Впоследствии отец Нектарий и своих духовных детей особенно приучал к терпению и смирению. Воспитывая терпение у духовных чад своих, заставлял ждать приёма часами, а порой и днями.

Сияние святости

Еще при жизни отца Амвросия его почитали святым, великим угодником Божиим. Но лишь некоторым, совсем немногим, это было открыто явно. Свидетельства эти, по завету самого старца, стали известны только после его кончины.

Вот воспоминания одной монахини, духовной дочери отца Амвросия, как однажды она исповедовалась в келье старца: «В келье его горели лампадки и маленькая восковая свечка на столике. Читать мне по записке было темно и некогда. Я сказала, что припомнила, и то спеша, а затем прибавила: «Батюшка, что сказать вам еще? В чем каяться? — Забыла». Старец упрекнул меня в этом. Но вдруг он встал с постели, на которой лежал. Сделав два шага, он очутился на середине своей кельи. Я невольно на коленях повернулась за ним. Старец выпрямился во весь свой рост, поднял голову и воздел руки кверху, как бы в молитвенном положении. Мне представилось в это время, что стопы его отделились от пола. Я смотрела на освещенную его голову и лицо. Помню, что потолка в келье как будто не было, он разошелся, а голова старца как бы ушла вверх. Это мне ясно представилось. Через минуту батюшка наклонился надо мной, изумленной виденным, и, перекрестив меня, сказал следующие слова: «Помни, вот до чего может довести покаяние. Ступай». Я вышла от него, шатаясь, и всю ночь проплакала о своем неразумии и нерадении. Утром нам подали лошадей, и мы уехали. При жизни старца я никому не могла рассказать этого. Он мне раз и навсегда запретил говорить о подобных случаях, сказав с угрозой: «А то лишишься моей помощи и благодати»».

Отец Анатолий (Потапов, будущий старец) и отец Исаия читали однажды батюшке Амвросию молитвы. Когда читал отец Исаия, отец Анатолий видит, что старец стоит на коленях на воздухе, а не на кровати. Он удивился, быть может, испугался, и когда окончилось правило, он спросил отца Исаию: «Видел?» — «Видел!» — отвечал тот…

Сохранилось и такое свидетельство. Пришел, по обычаю, к отцу Амвросию в конце утреннего правила иеромонах, его письмоводитель. Старец, выслушав правило, сел на кровать. Письмоводитель подходит под благословение и, к великому своему удивлению, видит лицо старца светящимся. Но лишь только получил он благословение, как этот дивный свет скрылся. Спустя немного времени он снова подошел к старцу, когда тот уже перешел в другую келью и занимался с народом, и по простоте своей спросил: «Или вы, батюшка, видели какое видение?!» Старец, не сказав ему ни слова, только слегка стукнул его по голове рукой — знак особенного благоволения.