На горе врагу улыбнусь я в огне. булат окуджава. стихи о войне

Чудесный вальс

                                     Ю.Левитанскому

Музыкант в лесу под деревом
наигрывает вальс.
Он наигрывает вальс
то ласково, то страстно.
Что касается меня,
то я опять гляжу на вас,
а вы глядите на него,
а он глядит в пространство.

Целый век играет музыка.
Затянулся наш пикник.
Тот пикник, где пьют и плачут,
любят и бросают.
Музыкант приник губами к флейте.
Я бы к вам приник!
Но вы, наверно, тот родник,
который не спасает.

А музыкант играет вальс.
И он не видит ничего.
Он стоит, к стволу березовому прислонясь
плечами.
И березовые ветки вместо
пальцев у него,
а глаза его березовые
строги и печальны.

А перед ним стоит сосна,
вся в ожидании весны.
А музыкант врастает в землю…
Звуки вальса льются…
И его худые ноги
как будто корни той сосны —
они в земле переплетаются,
никак не расплетутся.

Целый век играет музыка.
Затянулся наш роман.
Он затянулся в узелок, горит он — не
сгорает…
Ну давайте ж успокоимся!
Разойдемся по домам!..
Но вы глядите на него…
А музыкант играет.

(Булат Окуджава)

Пятеро голодных сыновей и дочек и одна отчаянная мать…

Булат Окуджава. Стихи про войну до слёз

Ах, война, что ж ты сделала, подлая…

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
стали тихими наши дворы,
наши мальчики головы подняли,
повзрослели они до поры,
на пороге едва помаячили
и ушли за солдатом солдат…

До свидания, мальчики! Мальчики,
постарайтесь вернуться назад.
Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
не жалейте ни пуль, ни гранат
и себя не щадите вы… И все-таки
постарайтесь вернуться назад.

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Вместо свадеб — разлуки и дым!
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.
Сапоги… Ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон…

Вы наплюйте на сплетников, девочки!
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад…

До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад!

Вобла

Холод войны немилосерд и точен.
Ей равнодушия не занимать.

…Пятеро голодных сыновей и дочек
и одна отчаянная мать.

И каждый из нас глядел в оба,
как по синей клеенке стола
случайная одинокая вобла
к земле обетованной плыла,
как мама руками теплыми
за голову воблу брала,
к телу гордому ее прикасалась,
раздевала ее догола…
Ах, какой красавицей вобла казалась!
Ах, какою крошечной вобла была!
Она клала на плаху буйную голову,
и летели из-под руки
навстречу нашему голоду
чешуи пахучие медяки.
А когда-то кружек звон, как звон наковален,
как колоколов перелив…
Знатоки ее по пивным смаковали,
королевою снеди пивной нарекли.

…Пятеро голодных сыновей и дочек.
Удар ножа горяч как огонь.
Вобла ложилась кусочек в кусочек —
по сухому кусочку в сухую ладонь.
Нас покачивало военным ветром,
и, наверное, потому
плыла по клеенке счастливая жертва
навстречу спасению моему.

Как научиться рисовать

Если ты хочешь стать живописцем,
ты рисовать не спеши.
Разные кисти из шерсти барсучьей
перед собой разложи,
белую краску возьми, потому что
это — начало, потом
желтую краску возьми, потому что
все созревает, потом
серую краску возьми, чтобы осень
в небо плеснула свинец,
черную краску возьми, потому что
есть у начала конец,
краски лиловой возьми пощедрее,
смейся и плачь, а потом
синюю краску возьми, чтобы вечер
птицей слетел на ладонь,
красную краску возьми, чтобы пламя
затрепетало, потом
краски зеленой возьми, чтобы веток
в красный подбросить огонь.

Перемешай эти краски, как страсти,
в сердце своем, а потом
перемешай эти краски и сердце
с небом, с землей, а потом…
Главное — это сгорать и, сгорая,
не сокрушаться о том.
Может быть, кто и осудит сначала,
но не забудет потом!

(Булат Окуджава)

Несчастье

Когда бы Несчастье явилось ко мне в обличии рыцаря да на коне, грозящим со мной не стесняться, — я мог бы над Ним посмеяться.

Когда бы Оно мою жизнь и покой пыталось разрушить железной рукой и лик Его злом искажался — уж я бы над Ним потешался.

Но дело все в том, что в природе Оно неясною мерою растворено и в тучке, и в птичке взлетевшей, и в брани, что бросил сосед на ходу, в усмешке, мелькнувшей в минувшем году, в газете, давно пожелтевшей.

Но в том-то и дело, что нам не видать, когда Ему выпадет нас испытать на силу, на волю, на долю. Как будто бы рядом и нету Его, как будто бы нет вообще ничего — а раны посыпаны солью.

Нельзя быть подверженным столь уж всерьез предчувствиям горьким насмешек и слез, возможной разлуки и смерти. Гляди: у тебя изменилось лицо! Гляди: ты боишься ступить на крыльцо, и пальцы дрожат на конверте!

И все ж не Ему достаются права, и все же бессильны Его жернова: и ты на ногах остаешься, и, маленький, слабый, худой и больной, нет-нет да объедешь Его стороной, уйдешь от Него, увернешься.

Наверно, в амбарах души и в крови хранятся запасы надежд и любви (а даром они не даются). И вот, утверждая свое торжество, бывает, погоны срываешь с Него. Откуда и силы берутся?

Анализ стихотворения «Веселый барабанщик» Окуджавы

Стихи «Веселый барабанщик» Булата Шалвовича Окуджавы стали песней для кинокартины «Друг мой, Колька!»

Стихотворение датируется 1957 годом. Поэту в это время исполнилось 33 года, он только в прошлом году выпустил дебютную книгу, собирается вернуться в Москву, получил извещение о реабилитации репрессированных родителей. В жанровом отношении – песня пионеров и, вместе с тем, аллегория, притча, рифмовка перекрестная, 3 строфы. Следует сказать, что юных барабанщиков, а также горнистов, охотно воспевали в советское время. Лирический герой – наблюдатель. Он обращается к читателю: «прислушайся, вглядись». Оказывается, персонаж, давший название стихотворению, каждый день проходит сквозь толпу, оглашая окрестности барабанным боем. Столичные картинки (видимо, воспроизводимые по памяти детства): житейская суматоха, «звон трамваев», деловитый «людской водоворот». Именно поэтому одинокого, зовущего на подвиги или в даль светлую, барабанщика можно не услыхать

А ведь это так важно – не пропустить шанс, скорректировать свое предназначение, стряхнуть суету, груз лет и разочарований. Эпитет «веселый» повторяется в стихотворении несколько раз, входит в состав эпифоры каждой строфы

Кажется, таинственный герой не падает духом и знает, что обязательно увлечет за собой нужных людей: альтруистов, оптимистов, строителей светлого будущего. Интересно, что эта жизнеутверждающая фигура появляется и на полуночных улицах. Он будто разгоняет «сумятицу», мрак повседневности и ее невидимых миру драм. Даже «туман» ему не помеха. Без устали он курсирует по опустевшим улицам и, мучимые бессонницей, люди прислушиваются к мерному «грохоту палочек». В заключительных строках поэт возмущенно почти кричит зазевавшемуся, хмурому читателю: «неужели ты не слышишь». Особую выразительность этому моменту придает сочетание вопросительного и восклицательного знаков в финале. Два первых четверостишия начинаются с анафоры «будет». Поэт не избегает глагольных рифм, и даже одной тавтологической (идет). Флер задумчивости придают многоточия в завершающей строфе. Ряд перечислений, призывов в повелительном наклонении, метафоричность. Вечер почему-то титулуется заговорщиком и обманщиком. Видимо, неверные сумеречные тени и люди, надевающие маски на исходе дня, навели его на такие мысли. Экспрессивное олицетворение: темнота упадет.

Стихотворение «Веселый барабанщик» Б. Окуджавы – призыв ко всем неравнодушным людям.

Раскрываю страницы ладоней, молчаливых ладоней твоих 0 (0)

Раскрываю страницы ладоней, молчаливых ладоней твоих, что-то светлое и молодое, удивленное смотрит из них.

Я листаю страницы. Маячит пережитое. Я как в плену. Вон какой-то испуганный мальчик сам с собою играет в войну.

Вон какая-то женщина плачет — очень падают слезы в цене, и какой-то задумчивый мальчик днем и ночью идет по войне.

Я листаю страницы, листаю, исступленно листаю листы: пережитого громкие стаи, как синицы, летят на кусты.

И уже не найти человека, кто не понял бы вдруг на заре, что погода двадцатого века началась на арбатском дворе.

О, ладони твои все умеют, все, что было, читаю по ним, и когда мои губы немеют, припадаю к ладоням твоим, припадаю к ладоням горячим, в синих жилках веселых тону… Кто там плачет. Никто там не плачет… Просто дети играют в войну!

Прощание с осенью

Осенний холодок. Пирог с грибами.
Калитки шорох и простывший чай.
И снова
неподвижными губами
короткое, как вздох:
«Прощай, прощай…»

«Прощай, прощай…»
Да я и так прощаю
все, что простить возможно,
обещаю
и то простить, чего нельзя простить.
Великодушным я обязан быть.

Прощаю всех, что не были убиты
тогда, перед лицом грехов своих.
«Прощай, прощай…»
Прощаю все обиды,
обеды у обидчиков моих.

«Прощай…»
Прощаю, чтоб не вышло боком.
Сосуд добра до дна не исчерпать.
Я чувствую себя последним богом,
единственным умеющим прощать.

«Прощай, прощай…»
Старания упрямы
(знать, мне лишь не простится одному),
но горести моей прекрасной мамы
прощаю я неведомо кому.

«Прощай, прощай…» Прощаю,
не смущаю
угрозами,
надежно их таю.
С улыбкою, размашисто прощаю,
как пироги, прощенья раздаю.

Прощаю побелевшими губами,
пока не повторится все опять —
осенний горький чай, пирог с грибами
и поздний час —
прощаться и прощать.

(Булат Окуджава)

Быстро молодость проходит 0 (0)

Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет. Что назначено судьбою — обязательно случится: то ли самое прекрасное в окошко постучится, то ли самое напрасное в объятья упадет.

Припев. Две жизни прожить не дано, два счастья — затея пустая, из двух выпадает одно, такая уж правда простая. Кому проиграет труба прощальные в небо мотивы, кому улыбнется судьба, и он улыбнется, счастливый

Так не делайте ж запасов из любви и доброты и про черный день грядущий не копите милосердье: пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье, лягут ранние морщины от напрасной суеты.

Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что старость коротка. Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах… Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок — только ровная дорога до последнего звонка.

Почему мы исчезаем.

Почему мы исчезаем, превращаясь в дым и пепел, в глинозем, в солончаки, в дух, что так неосязаем, в прах, что выглядит нелепым, — нытики и остряки?

Почему мы исчезаем так внезапно, так жестоко, даже слишком, может быть? Потому что притязаем, докопавшись до истока, миру истину открыть.

Вот она в руках как будто, можно, кажется, потрогать, свет ее слепит глаза. В ту же самую минуту Некто нас берет под локоть и уводит в небеса.

Это так несправедливо, горько и невероятно — невозможно осознать: был счастливым, жил красиво, но уже нельзя обратно, чтоб по-умному начать.

Может быть, идущий следом, зная обо всем об этом, изберет надежный путь? Может, новая когорта из людей иного сорта изловчится как-нибудь?

Все чревато повтореньем. Он, объятый вдохновеньем, зорко с облака следит. И грядущим поколеньям, обоженным нетерпеньем, тоже это предстоит.

Послевоенное танго 0 (0)

Восславив тяготы любви и свои слабости, Слетались девочки в тот двор, как пчелы в августе; И совершалось наших душ тогда мужание Под их загадочное жаркое жужжание.

Судьба ко мне была щедра: надежд подбрасывала, Да жизнь по-своему текла — меня не спрашивала. Я пил из чашки голубой — старался дочиста… Случайно чашку обронил — вдруг август кончился.

Двор закачался, загудел, как хор под выстрелами, И капельмейстер удалой кричал нам что-то… Любовь иль злоба наш удел? Падем ли, выстоим ли? Мужайтесь, девочки мои! Прощай, пехота!

Примяли наши сапоги траву газонную, Все завертелось по трубе по гарнизонной. Благословили времена шинель казенную, Не вышла вечною любовь — а лишь сезонной.

Мне снятся ваши имена — не помню облика: В какие ситчики вам грезилось облечься? Я слышу ваши голоса — не слышу отклика, Но друг от друга нам уже нельзя отречься.

Я загадал лишь на войну — да не исполнилось. Жизнь загадала навсегда — сошлось с ответом… Поплачьте, девочки мои, о том, что вспомнилось, Не уходите со двора: нет счастья в этом!

Анализ стихотворения «Новое утро» Окуджавы

В «Новом утре» Булат Шалвович Окуджава обращается к матери со словами веры, надежды и любви.

Стихотворение написано не позднее 1957 года. Поэту в эту пору исполнилось 30 лет, он уже издал дебютный сборник, стал участником московской творческой студии «Магистраль». Пока же он – сотрудник калужской газеты «Молодой ленинец», в недавнем прошлом – учитель. Был он к этому времени и женат, впрочем, брак этот сохранить не удалось. По жанру – стихи о матери, посвящение, воспоминание. Рифмовка перекрестная, 3 строфы. Лирический герой – сам автор. Начинается стихотворение с практически фольклорного оборота: «не клонись-ка ты, головушка». Так сын обращается к матери. Мать поэта звали Ашхен Налбандян. Именно с ней мальчик остался, когда был арестован отец. Впрочем, совсем скоро ее саму арестовали и отправили в лагерь на долгие годы. Нежное отношение к матери поэт сохранил на всю жизнь. Однако как раз в эти годы между ними случилась серьезная размолвка, омрачившая их душевную близость. Виновной в произошедшем А. Налбандян винила себя. Вернулась из ссылки она несломленной духом, хотя и забыть ничего не могла. Еще много лет надеялась, что муж ее жив, пока не узнала, что он был расстрелян в год ареста. Сам поэт не желал вступать в партию, пока с его родителей не снимут клеймо врагов народа. Их реабилитация состоялась после XX съезда КПСС. Лирический герой с нежностью называет маму «белой голубушкой» (вновь слово из какой-то другой, несоветской реальности). Цветопись «белый»: здесь и о чистоте ее сердца, и о неизбежной седине. «Утро горит» (это еще и метафора): как трудно удержаться от оптимизма, когда закончился личностный и творческий кризис, поиск своего места в жизни. Собственными чувствами хотел бы поэт заразить мать, понимая, что для нее радость – в счастье ее детей. Вечный рассвет встает над землей, как очистительный дождь. «Разглаживает вновь»: все ухабы да колдобины, и даже некоторые горькие морщинки на дорогом лице. Одиночество побеждается любовью. Оказывается, она не умерла от «невзгод и от обид» и теперь возвращается. В финальном четверостишии поэт погружается в воспоминания о детстве, где мама – целый мир. В ее руках он находил покой, ее слова и смех были источником жизнелюбия, а «вечные глаза» – школой любви. Россыпь ласкательных и уменьшительных суффиксов в словах: голубушка, песенки. Никаких восклицаний, вопросов, лишь одно трагическое многоточие. Лексика разговорная и возвышенная, интонация почти песенная. Пронзительные сравнения: как пасеки, как голоса. Повторы, перечисления, анафора, парентеза. Инверсия: отступает одиночество.

Стихи «Новое утро» Б. Окуджавы – просьба о примирении с жизнью, несмотря на трагическое прошлое.

Музыкант

                                                          И. Шварцу

Музыкант играл на скрипке — я в глаза ему
глядел.
Я не то чтоб любопытствовал — я по небу летел.
Я не то чтобы от скуки — я надеялся понять,
как способны эти руки эти звуки извлекать
из какой-то деревяшки, из каких-то бледных
жил,
из какой-то там фантазии, которой он служил?

Да еще ведь надо пальцы знать,
к чему прижать когда,
чтоб во тьме не затерялась гордых звуков
череда.
Да еще ведь надо в душу к нам проникнуть
и поджечь…
А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?

Счастлив дом,
где голос скрипки наставляет нас на путь
и вселяет в нас надежды…
Остальное как-нибудь.
Счастлив инструмент, прижатый к угловатому
плечу,
по чьему благословению я по небу лечу.

Счастлив он, чей путь недолог,
пальцы злы, смычок остер,
музыкант, соорудивший из души моей костер.
А душа, уж это точно, ежели обожжена,
справедливей, милосерднее и праведней она.

(Булат Окуджава)

Весна

Небо синее, как на картинке.
Утро майское. Солнце. Покой.
Улыбается жук на тростинке,
словно он именинник какой.

Все устали от долгой метели,
раздражительны все потому…
Что бы там о зиме вы ни пели,
но длиннее она ни к чему.

Снег такой, что не сыщешь друг друга:
ночь бездонная, словно тюрьма;
все живое засыпала вьюга,
а зачем — позабыла сама.

Всяк, заблудший во льдах ее синих,
поневоле и слеп и безуст…
Нет, увольте от сложностей зимних,
от капризов ее и безумств.

Слава богу, что кущи и рощи
наполняются звоном опять.
Пусть весна легковесней и проще,
да ведь надо же чем-то дышать!

Наслаждается маем природа,
зверь в лесах и звезда в небесах;
а из самого сердца народа
вырывается долгое «ах!».

(Булат Окуджава)

Былое нельзя воротить 0 (0)

Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем, у каждой эпохи свои подрастают леса… А все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа.

Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью. Машины нас ждут, и ракеты уносят нас вдаль… А все-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков, хотя б одного, и не будет отныне… А жаль.

Я кланяюсь низко познания морю безбрежному, разумный свой век, многоопытный век свой любя… А все-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему и мы до сих пор все холопами числим себя.

Победы свои мы ковали не зря и вынашивали, мы все обрели: и надежную пристань, и свет… А все-таки жаль — иногда над победами нашими встают пьедесталы, которые выше побед.

Москва, ты не веришь слезам — это время проверило. Железное мужество, сила и стойкость во всем… Но если бы ты в наши слезы однажды поверила, ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.

Былое нельзя воротить… Выхожу я на улицу. И вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается… Ах, нынче, наверное, что-нибудь произойдет.

Полночный троллейбус

Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье, я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, в случайный.

Полночный троллейбус, по улице мчи, верши по бульварам круженье, чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи крушенье, крушенье.

Полночный троллейбус, мне дверь отвори! Я знаю, как в зябкую полночь твои пассажиры — матросы твои — приходят на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды, я к ним прикасался плечами. Как много, представьте себе, доброты в молчанье, в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве, Москва, как река, затухает, и боль, что скворчонком стучала в виске, стихает, стихает.

В городском саду

Круглы у радости глаза и велики у страха,
и пять морщинок на челе от празднеств и обид…
Но вышел тихий дирижер, но заиграли Баха,
и все затихло, улеглось и обрело свой вид.

Все стало на свои места, едва сыграли Баха…
Когда бы не было надежд —
на черта белый свет?
К чему вино, кино, пшено,
квитанции Госстраха

и вам — ботинки первый сорт, которым
сносу нет?

«Не все ль равно: какой земли касаются
подошвы?
Не все ль равно: какой улов из волн несет
рыбак?
Не все ль равно: вернешься цел
или в бою падешь ты,

и руку кто подаст в беде — товарищ
или враг?..»

О, чтобы было все не так,
чтоб все иначе было,
наверно, именно затем, наверно, потому,
играет будничный оркестр привычно и вполсилы,
а мы так трудно и легко все тянемся к нему.

Ах музыкант мой, музыкант, играешь,
да не знаешь,
что нет печальных и больных и виноватых нет,
когда в прокуренных руках
так просто ты сжимаешь,
ах музыкант мой, музыкант,
черешневый кларнет!

(Булат Окуджава)

Я ухожу от пули, делаю отчаянный рывок

Булат Окуджава. Стихи о войне 1941-1945

Я ухожу от пули

Я ухожу от пули,
делаю отчаянный рывок.
Я снова живой
на выжженном теле Крыма.
И вырастают
вместо крыльев тревог
за моей человечьей спиной
надежды крылья.

Васильками над бруствером,
уцелевшими от огня,
склонившимися
над выжившим отделеньем,
жизнь моя довоенная
разглядывает меня
с удивленьем.

До первой пули я хвастал:
чего не могу посметь?
До первой пули
врал я напропалую.
Но свистнула первая пуля,
кого-то накрыла смерть,
а я приготовился
пулю встретить вторую.

Ребята, когда нас выплеснет
из окопа четкий приказ,
не растопчите
этих цветов в наступленье!
пусть синими их глазами
глядит и глядит на нас
идущее за нами поколенье.

Сто раз закат краснел, рассвет синел…
Сто раз закат краснел, рассвет синел,
сто раз я клял тебя,
песок моздокский,
пока ты жег насквозь мою шинель
и блиндажа жевал сухие доски.

А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах,
хрустели…
А мы шинели рваные расстелем —
и ну жевать.
Такие сухари!

Их десять лет сушили,
не соврать,
да ты еще их выбелил, песочек…
А мы, бывало,
их в воде размочим –
и ну жевать,
и крошек не собрать.

Сыпь пощедрей, товарищ старшина!
(Пируем – и солдаты и начальство…)
А пули?
Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать – война.

Тамань

Год сорок первый. Зябкий туман.
Уходят последние солдаты в Тамань.

А ему подписан пулей приговор.
Он лежит у кромки береговой,
он лежит на самой передовой:
ногами — в песок,
к волне — головой.

Грязная волна наползает едва —
приподнимается слегка голова;
вспять волну прилив отнесет —
ткнется устало голова в песок.

Эй, волна!
Перестань, не шамань:
не заманишь парня в Тамань…

Отучило время меня дома сидеть.
Научило время меня в прорезь глядеть.
Скоро ли — не скоро, на том ли берегу
я впервые выстрелил на бегу.

Отучило время от доброты:
атака, атака, охрипшие рты…
Вот и я гостинцы раздаю-раздаю…
Помните
трудную щедрость мою.

Первый день на передовой

Волнения не выдавая,
оглядываюсь, не расспрашивая.
Так вот она — передовая!
В ней ничего нет страшного.

Трава не выжжена, лесок не хмур,
и до поры
объявляется перекур.
Звенят комары.

Звенят, звенят:
возле меня.
Летят, летят —
крови моей хотят.

Отбиваюсь в изнеможении
и вдруг попадаю в сон:
дым сражения, окружение,
гибнет, гибнет мой батальон.

А пули звенят
возле меня.
Летят, летят —
крови моей хотят.

Кричу, обессилев,
через хрипоту:
«Пропадаю!»
И к ногам осины,
весь в поту,
припадаю.

Жить хочется!
Жить хочется!
Когда же это кончится?..

Мне немного лет…
гибнуть толку нет…
я ночных дозоров не выстоял…
я еще ни разу не выстрелил…

И в сопревшую листву зарываюсь
и просыпаюсь…

Я, к стволу осины прислонившись, сижу,
я в глаза товарищам гляжу-гляжу:
а что, если кто-нибудь в том сне побывал?
А что, если видели, как я воевал?

Не вели, старшина, чтоб была тишина…

Не вели, старшина, чтоб была тишина.
Старшине не все подчиняется.
Эту грустную песню придумала война…
Через час штыковой начинается.

Земля моя, жизнь моя, свет мой в окне…
На горе врагу улыбнусь я в огне.
Я буду улыбаться, черт меня возьми,
в самом пекле рукопашной возни.

Пусть хоть жизнь свою укорачивая,
я пойду напрямик
в пулеметное поколачиванье,
в предсмертный крик.
А если, на шаг всего опередив,
достанет меня пуля какая-нибудь,
сложите мои кулаки на груди
и улыбку мою положите на грудь.
Чтоб видели враги мои и знали бы впредь,
как счастлив я за землю мою умереть!

…А пока в атаку не сигналила медь,
не мешай, старшина, эту песню допеть.
Пусть хоть что судьбой напророчится:
хоть славная смерть,
хоть геройская смерть –
умирать все равно, брат, не хочется.

Музыка

                                Симону Чиковани

Вот ноты звонкие органа
то порознь вступают,
то вдвоем,
и шелковые петельки аркана
на горле
стягиваются
моем.
И музыка передо мной танцует гибко,
и оживает все
до самых мелочей:
пылинки виноватая улыбка
так красит глубину ее очей!
Ночной комар,
как офицер гусарский, тонок,
и женщина какая-то стоит,
прижав к груди стихов каких-то томик,
и на колени падает старик,
и каждый жест велик,
как расстоянье,
и веточка умершая
жива, жива…
И стыдно мне за мелкие мои
старанья
и за
непоправимые слова.
…Вот сила музыки.
Едва ли
поспоришь с ней бездумно и легко,
как будто трубы медные зазвали
куда-то горячо и далеко…

И музыки стремительное тело
плывет,
кричит неведомо кому:
«Куда вы все?!
Да разве в этом дело?!»
А в чем оно? Зачем оно? К чему?!!
…Вот черт,
как ничего еще не надоело!

(Булат Окуджава)

Эту грустную песню придумала война…

Булат Окуджава. Тексты песен о войне

Песенка о пехоте

Простите пехоте,
что так неразумна бывает она:
всегда мы уходим,
когда над Землею бушует весна.
И шагом неверным
по лестничке шаткой
спасения нет.
Лишь белые вербы,
как белые сестры глядят тебе вслед.

Не верьте погоде,
когда затяжные дожди она льет.
Не верьте пехоте,
когда она бравые песни поет.
Не верьте, не верьте,
когда по садам закричат соловьи:
у жизни и смерти
еще не окончены счеты свои.

Нас время учило:
живи по-походному, дверь отворя.
Товарищ мужчина,
а все же заманчива доля твоя:
весь век ты в походе,
и только одно отрывает от сна:
куда ж мы уходим,
когда над землею бушует весна?

А мы с тобой, брат, из пехоты

А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой,
С войной покончили мы счеты —
Бери шинель, пошли домой!

Война нас гнула и косила,
Пришел конец и ей самой.
Четыре года мать без сына —
Бери шинель, пошли домой!

К золе и к пеплу наших улиц
Опять, опять, товарищ мой,
Скворцы пропавшие вернулись —
Бери шинель, пошли домой!

А ты с закрытыми очами
Спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин, —
Бери шинель, пошли домой!

Что я скажу твоим домашним,
Как встану я перед вдовой?
Неужто клясться днем вчерашним —
Бери шинель, пошли домой!

Мы все — войны шальные дети,
И генерал, и рядовой,
Опять весна на белом свете —
Бери шинель, пошли домой!

Песенка о Лёньке Королёве

Во дворе, где каждый вечер все играла радиола,
Где пары танцевали, пыля,
Ребята уважали очень Леньку Королева,
И присвоили ему званье Короля.

Был Король, как король, всемогущ. И если другу
Станет худо и вообще не повезет,
Он протянет ему свою царственную руку,
Свою верную руку, и спасет.

Но однажды, когда «мессершмитты», как вороны,
Разорвали на рассвете тишину,
Наш Король, как король, он кепчонку, как корону,
Набекрень, и пошел на войну.

Вновь играет радиола, снова солнце в зените,
Да некому оплакать его жизнь,
Потому что тот Король был один (уж извините),
Королевой не успел обзавестись.
Но куда бы я не шел, пусть какая ни забота
(По делам или так, погулять),
Все мне чудится, что вот за ближайшим поворотом
Короля повстречаю опять.

Потому что, на войне хоть и правда стреляют,
Не для Леньки сырая земля,
Потому что (виноват), но я Москвы не представляю
Без такого, как он, короля.

Первое ранение

Я надышался всласть окопным зельем,
и капельки еще не пригублю.
Я падаю живым на эту землю,
я землю эту теплую люблю.

Я рот разеваю жадно и грустно,
и воздух губами ловлю, ловлю,
и он течет в меня трудно и густо.
Я этот воздух густой люблю.

Облака проплывают белыми рыбами.
Вдалеке разрыва оранжевый сноп.
Перед взором моим муравьишка задрипанный,
потерял свою веточку, сбился с ног.

Вот останусь в живых, надеждой ласкаю,
я такой муравейник ему слеплю,
я таких веточек ему натаскаю…
Я этого муравья люблю.

За мной придут, меня не бросят,
я потерплю, я потерплю.
Убаюкивает меня осень…
Я осень тихую люблю.

Предлагаем почитать статью:Муса Джалиль. Стихи о войне

Послушайте стихотворение поэта «До свидания мальчики» в исполнении Сони Манукиян.