Книги о войне для детей: блокада ленинграда

Сергей Яров «Блокадная этика»

Сквозь цензуру и самоцензуру, сквозь хаос повествования, сквозь ужас, которыми объяты рассказчики, сквозь слухи, преувеличения, городские легенды Яров кропотливо пробирается к сути вопроса: как менялись мораль и этика, как сдвигались нравственные оси, как менялось сознание, как, иными словами, стало возможным все то, что происходило в мерзлой тьме коммуналок, в остервеневших очередях, на омертвевших снежных улицах. Беспощадный взгляд на человека, как животное сугубо социальное.

Цитата:

«В разобщенном, потерявшем традиционные опоры блокадном сообществе немного оставалось мест, где ритуалы цивилизации еще соблюдались — хотя и не так, как прежде. Это в выморочном доме, где почти не было жильцов, соседу могли не дать воды, это на пустынных, темных и обледенелых улицах безразлично проходили мимо живых и мертвых. Там, где люди трудились и всегда были на виду (…), там нравственные заповеди отмирали медленнее».

Издательство

«Центрполиграф», 2012

«Сохрани мою печальную историю… Блокадный дневник Лены Мухиной»

Всем, кто пережил пионерское детство, известен «Дневник Тани Савичевой»; собственно, он состоит из фраз, коротких, как надпись на обелиске: умер тот-то, умерла такая-то, умерли все, осталась одна Таня. Это форма, в которой в СССР допускалось знать о блокаде: главное, без деталей. Детали — в другом детском дневнике, Лены Мухиной. Он страшен именно своей простотой. Мучительный, унизительный, обесчеловечивающий, трагически-мелочный быт, где с зимы 1941 года детства больше нет вообще.

Цитата:

«По правде говоря, если Ака умрет, это будет лучше и для нее, и для нас с мамой. Так нам приходится все делить на три части, а так мы с мамой все будем делить пополам. Ака — лишний только рот. Я сама не знаю, как я могу писать такие строки. Но у меня сердце теперь как каменное. Мне совсем не страшно. Умрет Ака или нет, мне все равно».

Издательство

«Азбука-аттикус», 2011

Никита Ломагин «Неизвестная блокада»

Эта книгу презирают специалисты, возненавидели ее и многие читатели. Хотя, казалось бы, Ломагин сделал то, что все так или иначе требовали: обратился к фактам и заставил их говорить сами за себя. Он опубликовал документы из советских архивов, материалы фашистской пропаганды, которой бомбили Ленинград, доносы НКВД, бдительно пасшего своих умирающих поднадзорных, свидетельства очевидцев. Что же не так? Сперва это удивляет: ведь работа проделана колоссальная. Потом подозреваешь, что большинство читателей просто не смогли продраться через густое и несколько занудное научное предисловие, ринулись дальше – и сразу напоролись на топор людоеда.  Потом — что всех взбесило то, что и фашисты в этой книге получили «право голоса». А потом становится ясно, что факты это еще не правда, и вспоминаешь персонажа из «Войны и мира»: все, что говорила графиня Вера, как всегда, было умно, правильно и по существу, но всем, как всегда, почему-то стало за нее неловко.

Цитата:

«В дневниках отразилось усложнение отношений между ленинградцами, разрыв внутренних связей, замена коммунитарности боязнью ближних, вытеснение милосердия и сострадания желанием мести и т.п. Дневники свидетельствуют о том, с какого времени тема смерти стала главной. С начала войны и до 1944 г

большое внимание у представителей старшего поколения проявлялось к информации СМИ о союзниках в борьбе с Германией. В дневниках есть упоминания и даже вырезки практически статей, посвященных выступлениям лидеров союзных держав

Если в первые два года войны в дневниках записи о лидерах союзников носили восторженный характер, то уже в 1944 г. отношение к союзникам изменилось. А.Остроумова-Лебедева, например, писала о том, что Рузвельт «копирует» советский опыт, что русский народ выполняет в войне мессианскую функцию, что «не нам нужны перемены, а им» (Франции, Англии и Соединенным Штатам)».

Издательство

«Олма-пресс», 2002

В осаждённом городе

8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда.

В истории героической обороны Ленинграда есть страница, которая до сих пор удивляет всех, кто пытается найти ответ на вопрос, как выстоял, не сдался врагу огромный город.

В этой статье мы прочитаем о книгах, изданных в Ленинграде в годы блокады, и о юных собирателях этих книг.

Невероятно, но в годы блокады в осаждённом городе было издано книг более 1500 названий тиражом более 23 миллионов экземпляров — это ли не подвиг авторов этих книг, художников, издателей, полиграфистов осаждённого города.

О чём рассказывали книги блокадного Ленинграда? О героизме защитников города, о том, как подготовить к обороне каждый дом, школу, завод, улицу, о боевых традициях русского народа. И об оружии, своём и немецком, о тактике обороны.

И об оказании первой помощи раненым, о сложнейших хирургических операциях в полевых условиях, о лекарствах, витаминных напитках, которые можно сделать из трав, листьев, хвои. И сборники песен, юмористические издания.

В городе продолжали выходить книги по различным отраслям науки: истории и математике, археологии и электронике, механике и оптике, медицине — ведь в осаждённом Ленинграде работали фабрики и заводы, научные и учебные учреждения, а им были нужны новые книги.

Книги для детей составили особую блокадную библиотеку. Самой первой книгой блокадного Ленинграда, изданной в сентябре 1941 года, оказались «Мифы Древней Греции» в переводе братьев Успенских. Лев Васильевич рассказывал, что найти эту книгу было непросто. Вернувшись в осаждённый город с передовых позиций обороны, он, в ту пору военный журналист, обошёл несколько книжных магазинов в поисках своей книги!

Затем были изданы стихи, повести и рассказы А.С. Пушкина, Н.А. Некрасова, Д.Н. Мамина-Сибиряка, И.С. Тургенева, Л.Н. Толстого, И.С. Никитина, В.В. Маяковского, А.Н. Толстого, Н.С. Тихонова, В.Ф. Берггольц, К.М. Симонова, В.В. Вишневского, В. Б. Азарова и других писателей, книги учёных — историка В.В. Мавродина, пушкиноведа В.А. Мануйлова, библиографа Ю.A. Меженко, медиков и многих других специалистов.

Стали выходить книги блокадного Ленинграда серий «Боевая библиотека краснофлотца», «Боевые традиции русского флага», «Гениальные люди великой русской нации», «Наши великие предки», «В боях за город Ленина».

В осаждённом городе книга согревала души его защитников, спасала от страха смерти, а часто и от самой смерти. В Ленинграде работали более 10 издательств, несколько типографий, 22 библиотеки.

В годы блокады в осаждённом городе многие юные участники обороны города начали собирать книги, составлять собственные библиотеки.

Одним из таких собирателей стал маленький ленинградский мальчик Юра Маретин (перед войной ему исполнилось 10 лет). Он жил неподалеку от Пяти углов и хорошо знал всё книжные киоски, лотки и магазинчики, которых было немало в округе.

Юрий Васильевич собрал практически все книги, изданные в городе в годы блокады, хорошо знал их, и хотя его профессиональные интересы не были связаны с изучением этих книг, часто выступал в школах и клубах книголюбов с рассказами о жизни в осаждённом городе, о книгах блокадного Ленинграда.

Лидия Гинзбург «Проходящие характеры. Проза военных лет. Записки блокадного человека»

Об их издании в СССР нечего было и думать. Лидия Гинзбург это понимала хорошо: недаром в ее прозе так часто мелькает мысль, а не загнивают ли тексты без читателя. Над записками Гинзбург работала почти полвека, начиная с 1942 года; при публикации поставила тройную дату «1942 — 1962 — 1983». То, что человек подобного интеллекта и литературного дара пережил блокаду и рассказал о ней, своего рода культурная удача: на такой бесстрашный уровень осмысления экзистенциальный опыт блокады был поднят впервые и один-единственный раз. День дистрофика (начинается микроглавой «Пробуждение», кончается «отходом ко сну»), разговоры в столовых и на улицах, — с наибольшей полнотой блокадная проза Гинзбург издана совсем недавно, в 2011 году.

Цитата:

«

В отчужденном теле совершается ряд гнусных процессов — перерождения, усыхания, распухания, непохожих на старую добрую болезнь, потому что совершающихся как бы над мертвой материей. Иные из них даже незаметны для пораженного ими человека. «А ведь он уже пухнет», — говорят про него, но он еще не знает об этом. Люди долго не знали, пухнут ли они или поправляются. Вдруг человек начинает понимать, что у него опухают десны. Он с ужасом трогает их языком, ощупывает пальцем. Особенно ночью он подолгу не может от них оторваться. Лежит и сосредоточенно чувствует что-то одеревенелое и осклизлое, особенно страшное своей безболезненностью: слой неживой материи у себя во рту.

Месяцами люди — большая часть жителей города — спали не раздеваясь. Они потеряли из виду свое тело. Оно ушло в глубину, замурованное одеждой, и там, в глубине, изменялось, перерождалось. Человек знал, что оно становится страшным».

Издательство

«Новое издательство», 2011

Дневники блокадных детей

Сохрани мою печальную историю. Блокадный дневник Лены Мухиной

Елена Мухина родилась в Уфе. В начале 1930 годов вместе с матерью переехала в Ленинград. Когда её мать заболела и скончалась, девочку удочерила тётя, Елена Николаевна Бернацкая, работавшая в то время балериной в Ленинградском малом оперном театре, потом художником в том же театре.

В мае 1941 года, в записной книжке Бернацкой, Лена начала вести дневник. С началом войны записи в дневнике носили бодрый характер, но в дальнейшем, особенно в связи с блокадой Ленинграда, их характер изменился. В них откровенно и детально описывалась жизнь в осаждённом городе: обстрелы и бомбёжки, крохотные пайки хлеба, холодец из столярного клея, смерть близких людей.

Лена внимательно фиксирует приметы блокадного быта, пытается осмыслить свои поступки и душевные движения. 7 февраля 1942 года скончалась и приёмная мать. Последняя запись в дневнике датирована 25 мая 1942 года. В начале июня 1942 года в истощённом состоянии Лена Мухина была эвакуирована в город Горький. Потом училась, работала, умерла в Москве 5 августа 1991 года.

Дневник Лены Мухиной хранится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. При помощи историка С. В. Ярова в 2011 году дневник Лены Мухиной был выпущен в издательстве Азбука с его же вступительной статьей.

В Озоне        В Лабиринте           В My-shop

Про Капу Вознесенскую

Блокадный дневник 14-летней школьницы, ленинградской Анны Франк, найденный жильцами одной из коммуналок в 2010 году, опубликован к 70-летию Победы.

Про Аню Бирюкову

Блокадный дневник четырнадцатилетней ленинградской школьницы. Июнь 1941 — май 1943 гг. Как и Капа Вознесенская, Аня родилась в ноябре 1927 года, с разницей в несколько дней. Они непохожи — боевитая Капа и спокойная, с внутренним достоинством («но мы еще кошек не ели, так как у нас натура совсем другая…») Аня. Но общее Пережитое делает их близкими… Дневник опубликован в конце 2015 г.

Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда

Сборник рассказов от первого лица тех, чьё детство пришлось на тяжёлое блокадное время. Болезненные воспоминания героев, их стойкость и мужество ещё раз напоминает читателям, какой нелегкой ценой досталась Великая победа. Издан в 2014 г.

Военный дневник Тани Вассоевич

Эта книга — уникальный военный дневник ленинградской школьницы Тани Вассоевич, которая была в числе тех, кто пережил самую страшную блокадную зиму 1941-1942 годов. В январе 1942 года она похоронила своего 16-летнего брата Владимира, а в феврале свою маму Ксению Платоновну.

С самого первого дня войны до победного мая 1945 года Таня вела записи, которые замечательны ещё и тем, что содержат множество цветных рисунков. Именно они превращают дневник Тани в подлинное произведение детского изобразительного искусства времени Великой Отечественной войны. Сегодня этот исторический документ бережно хранится её сыном — профессором Андреем Леонидовичем Вассоевичем, который предпослал публикации 2015 г. военного дневника вступительную статью.

Дети блокадного Ленинграда Светлана Магаева и Людмила Тернонен

Книга подготовлена к 70-й годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов при участии «Московской общественной организации ветеранов – жителей блокадного Ленинграда».

Авторы в детском возрасте пережили бомбардировки и артобстрелы, лютый голод и промозглую стужу первой блокадной зимы. В книге представлены психологические портреты 126 блокадных детей разного возраста, приводятся данные о вкладе ленинградских детей в оборону города и о спасении осиротевших малышей.

Авторы, профессиональные врачи более чем с полувековым стажем, систематизировали особенности характеров блокадников, которые способствовали выживанию в экстремальных условиях: выносливость, обостренное чувство гражданского и семейного долга, ответственность, самообладание в критических ситуациях.

Все выжившие в блокаду дети состоялись в дальнейшем как незаурядные личности. На Пискаревском, Смоленском, Серафимовском и Волковом кладбищах покоятся жертвы блокады, в том числе ленинградские дети. Никто не знает, сколько детей погибло от голода, сколько убито бомбами и снарядами. По некоторым подсчетам, из 400 тысяч детей, остававшихся в городе к ноябрю 1941 г., погибло не менее 200 тысяч.

В книге собраны документальные свидетельства и воспоминания бывших детей-блокадников, сведения о том, что довелось им испытать, как удалось выжить, выстоять и помочь близким, и как сложилась жизнь после войны.

Обзор подготовила Анна

В.М.Глинка «Воспоминания о блокаде»

Сотрудник Эрмитажа Владислав Михайлович Глинка начал писать свои воспоминания летом 1977 года, вдруг разъярившись потоком опубликованной лжи («особенно гадкими кажутся мне поддельные дневники»), на публикацию не рассчитывал, рукопись так и лежала в семье. Сейчас, когда блокадных мемуаров и дневников опубликовано много, воспоминания Глинки важны тем, что бросают свет на одну частную трагедию: как вымирали интеллигенты. Те, кто не умел заготавливать и не имел практической сметки: одиночки на крошечной зарплате или вполне богатые коллекционеры, знаменитые ученые или мелкая музейная сошка, уцелевшие после кировского террора аристократы или роскошные обломки «старой культуры», не растерявшие себя в настоящей. Снова стать советскими Афинами Ленинграду было уже не суждено.

Цитата:

«Посланец вошел в квартиру без труда — дверь была отперта, и в квартире был такой же холод, как на дворе. Ф.Ф. (Нотгафт, член «Мира искусства». — Прим. ред.) и его супруга лежали на диване рядом, укрытые пледом и давно уже умершие. А на двери, на перекинутом от нее шнуре от оконной занавески, привязанном к медной ручке, висела Анастасия Сергеевна Боткина. Рядом лежал поваленный стул. А на стенах висели десятки холстов и гуашей, цена которых составляла в предвоенное время многие сотни тысяч рублей».

Издательство

«Лимбус-пресс», 2010

Юра Рябинкин, 16 лет

Фото: википедия / блокадная книга (1937 год)

Юра Рябинкин родился в Ленинграде 2 сентября 1925 года. Записывать все, что с ним происходит, он начал в первый же день войны – 22 июня 1941 года. Сына и его младшую сестру Иру мать воспитывала одна: отец ушел из семьи в 1933 году, женился повторно и уехал в Карелию. Мама Юры, Антонина Михайловна Рябинкина, была интеллигентной, начитанной женщиной, в 1941 году работала заведующей библиотечным фондом.

Когда началась война, Рябинкины решили остаться в Ленинграде. Это решение, как и для многих семей, стало для них фатальным. Осенью 1941 года Антонина посоветовала сыну поступить в военно-морскую спецшколу, чтобы в дальнейшем у него было больше шансов эвакуироваться, но Юра не прошел медкомиссию: у мальчика было плохое зрение и плеврит.

25 сентября 1941 года Юра сделал в дневнике следующую запись:

«Сегодня я окончательно решил, что мне делать. В спецшколу не иду. Получаю паспорт. Остаюсь в школьной команде. Прошу маму эвакуироваться, чтобы иметь возможность учиться. Пока езжу на окопы. Через год меня берут в ар­мию. Убьют не убьют. После войны иду в кораблестроительный институт или на исторический факультет. Попутно буду зарабатывать на физической работе сколько могу. Итак, долой политику колебаний! (…)

Мое решение – сильный удар для меня, но оно спасет и от другого, еще более сильного удара. А если смерть, увечье – то все равно. Но это-то именно и бу­дет, наверное, мне. Если увечье – покончу с собой, а смерть – двум им не бы­вать. Хорошо, очень хорошо, что у мамы еще есть Ира».

Как и в других блокадных дневниках, характер записей Юры постепенно меняется, и изменения эти, хоть и постепенны, но жутки: от первых переживаний войны и размышлений о планах на дальнейшую жизнь – к полному отчаянию и единственному желанию – поесть досыта.

«Сегодня придет мама, отнимет у меня хлебную Ирину карточку – ну ладно, пожертвую ее для Иры, пусть хоть она останется жива из всей этой адской (неразборчиво), а я уж как-нибудь… Лишь бы вырваться отсюда… Лишь бы вырваться… Какой я эгоист! Я очерствел, я… Кем я стал! Разве я похож на того, каким был 3 месяца назад?..», – писал Юра 28 ноября 1941 года.

8 января 1942 года Антонина Рябинкина с дочерью отправились в эвакуацию. Юре пришлось остаться: от голода и слабости он уже не мог ходить. Антонина и Ирина прибыли в Вологду 26 января, в тот же день мать Юры умерла прямо на вокзале от истощения. Ирину отправили в детприемник, позднее – в детский дом в деревне Никитская, откуда после победы ее забрала тетя. Судьба Юры так и осталась неизвестной. Последняя запись в его дневнике появилась 6 января 1942 года – за два дня до отъезда матери и сестры:

«Я совсем почти не могу ни ходить, ни работать. Почти полное отсутствие сил. Мама еле тоже ходит – я уж себе даже представить этого не могу, как она хо­дит. Теперь она часто меня бьет, ругает, кричит, с ней происходят бурные нерв­ные припадки, она не может вынести моего никудышного вида – вида сла­бого от недостатка сил, голодающего, измученного человека, который еле пере­двигается с места на место, мешает и «притворяется» больным и бессиль­ным. Но я ведь не симулирую свое бессилие. Нет! Это не притворство, силы… из меня уходят, уходят, плывут… А время тянется, тянется, и длинно, долго!.. О господи, что со мной происходит? И сейчас я, я, я…». На этом дневник обрывается.

Таня Савичева, 11 лет

Фото: ТАСС

Дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой – это, пожалуй, самая известная детская летопись войны, которая уместилась всего на девяти страницах.

Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Тане было 11 лет. Она родилась в селе Дворищи под Гдовом, но, как и ее братья и сестры, выросла в Ленинграде. Семья Тани была многодетной: она была пятым и самым младшим ребенком в семье. У неё было две сестры – Женя и Нина, и два брата – Леонид «Лёка» и Миша. Отец семейства, Николай Родионович Савичев, был состоятельным человеком: в Ленинграде ему принадлежали пекарня, булочная-кондитерская и даже кинотеатр. Однако в 1935 году Савичева как нэпмана лишили всего имущества и выселили за 101-й километр. Спустя год Николай Родионович умер от рака. Его семье, несмотря на потерю кормильца, удалось вернуться в Ленинград.

22 июня 1941 года у танинной бабушки был день рождения. Утром девочка вручила ей подарок, а уже вскоре по радио объявили о начале войны. Савичевы стали активно помогать Красной армии, и даже маленькая Таня не оставалась в стороне – собирала бутылки для зажигательных смесей. Но потом в город пришла блокада, а за ней – голод и смерть.

Как-то раз Таня обнаружила дома записную книжку Нины, которую ей подарил Леня. Часть книжки была занята записями о различных задвижках, вентилях, клапанах и прочей арматуре для котлов (Нина, как и Женя, работала на Невском машиностроительном заводе имени Ленина), а другая половина с алфавитом для записи телефонных номеров и адресов оставалась свободной. В этой книжке Таня впоследствии и вела свой блокадный дневник.

Вскоре там появилась первая запись под буквой «Ж»: «Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941 г.» (пунктуация и орфография автора здесь и далее сохранены – прим. ред.). Старшая дочь Савичевых, несмотря на голод и сильное истощение, до последнего дня продолжала трудиться на заводе и сдавать кровь для раненых. Вскоре после нее с работы не вернулась Нина, но в этот раз Таня не стала ничего записывать в дневнике – она верила, что сестра жива. Нина действительно выжила: ее с другими работниками завода в спешке эвакуировали из города прямо с работы. Но Таня этого уже не узнала.

Страшные записи продолжали появляться одна за другой«Б»: Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.

«Л»: Лека умер 17 марта в 5 час утра в 1942 г.

Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г.

«М»: Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.

Судя по всему, после смерти мамы Таня потеряла надежду на то, что Нина и ее брат Михаил, пропавший без вести, когда-нибудь вернутся живыми. Последние записи в ее дневнике располагались под буквами «С», «У» и «О».

Таня написала:

«Савичевы умерли».

«Умерли все».

«Осталась одна Таня».

Через пару лет не осталось и самой Тани. Измученная дистрофией, цингой и туберкулезом, 1 июля 1944 года девочка тихо умерла в доме инвалидов в Горьковской области, уже будучи в эвакуации. Дневник Тани Савичевой после ее смерти нашла вернувшаяся в Ленинград Нина. Сегодня девять листочков, исписанных карандашом, хранятся в Государственном музее истории Санкт-Петербурга, а их содержимое известно во многих странах и продолжает напоминать нам об ужасах войны.

Фото: ТАСС

Даниил Гранин, Алесь Адамович «Блокадная книга»

Впервые напечатанная с купюрами в «Новом мире» в 1977 году, много раз переизданная с тех пор, и один раз даже прочитанная перед камерой режиссера Александра Сокурова, «Блокадная книга» — это то, что должно стоять на полке в каждой питерской семье, но почему-то не стоит. Адамович и Гранин собирали, записывали, компоновали документальные свидетельства и интервью. В поисках свидетелей ходили по ленинградским коммуналкам, натыкаясь на неизбежный вопрос «А вам зачем?». К концу 1970-х ленинградская блокада была почти запретной темой: о ней не хотели слышать и те, кто ее пережил, и официальная пропаганда, хотя сама Вторая мировая война как таковая всегда оставалась предметом священным. Так русская культура впервые встала перед болезненной загадкой «ленинградского стыда»: советские Афины, которым внезапно выпала участь Спарты, не хотели касаться своих ран. «Блокадная книга» не дает ответа на вопрос, почему. Она впервые описала раны. Упоминания о людоедстве, о совместных банях мужчин и женщин, равно превратившихся в ходячие безразличные мумии, советская цензура, конечно, вымарала: за какую грань перешли ленинградцы, никому не хотелось ни знать, ни вспоминать.

Цитата:

«Откровенно говоря, мы многого не знали, не знали, какие жестокие вещи стоят за привычными словами «ленинградская блокада». Даже мы, прошедшие войну — один в белорусских партизанах, другой на Ленинградском фронте, — казалось, привычные ко всему, были не готовы к этим рассказам. Они ведь, эти люди, щадили нас все годы, но себя, рассказывая, уже не щадят…»

Издательство

«Эксмо», 2014

Блокада Ленинграда. Народная книга памяти

«Блокада Ленинграда. Народная книга памяти» тоже собрана из реальных воспоминаний журналистами Телерадиокомпании «МИР», но уже в начале 21 века. За прошедшие полвека переживания не потускнели. Книга состоит только из прямой речи тех, кто выжил.

Аксенова Тамара Романовна:

«Чувства стали тупыми. Я иду через мост, впереди медленно, шатаясь идет высокий мужчина. Шаг, другой – и он падает. Я тупо прохожу мимо него, мертвого, – мне все равно. Я вхожу в свой подъезд, но подняться по лестнице не могу. Тогда беру двумя руками одну ногу и ставлю на ступеньку, а затем – вторую ногу на следующую ступеньку… Тетя открывает дверь и тихо спрашивает: «Дошла?» Я отвечаю: «Дошла».

Алексеева А. В.:

«Наверное, я была первым блокадным ребенком, который попал в эту больницу. Там лежали больные дети еще с мирного времени, у них были проблемы с сердцем, почками. Когда нянечка начала меня раздевать и сняла мою шапку, она ужаснулась – вшей у меня было больше, чем волос. Был не только голод, но и холод, поэтому шапку я не снимала где-то полгода. В те времена вода была в виде льда, поэтому помыть голову я не могла. Меня побрили наголо.

У меня была страшная дистрофия, и врач прописал мне 3 грамма сливочного масла в день и питание как у остальных детей. Но из-за голода мой организм уже ничего не усваивал, и бедным нянечкам приходилось постоянно менять за мной белье

У меня до сих пор очень трепетное отношение к врачам, я считаю эту профессию наиболее нужной и важной в жизни»

Фото: ТАСС

Болдырева Александра Васильевна:

Однажды наша соседка по квартире предложила моей маме мясные котлеты, но мама ее выпроводила и захлопнула дверь. Я была в неописуемом ужасе – как можно было отказаться от котлет при таком голоде. Но мама мне объяснила, что они сделаны из человеческого мяса, потому что больше негде в такое голодное время достать фарш.

Спасти любой ценой

С целью спасения жизни ленинградцев, решением Ленинградского исполкома были организованы стационары и пункты усиленного питания, действующие при промышленных предприятиях, благодаря чему смогли выжить более 200 тысяч человек. Если изначально такие меры были предусмотрены исключительно для рабочих, то к весне 1942 года такой помощью могли воспользоваться иждивенцы и служащие.

К январю 1942 года титаническими усилиями властей удалось немного повысить нормы выдачи по хлебным карточкам, но и это не спасало от изнуряющего голода. Советское правительство делало все возможное, чтобы доставить продукты питания в голодающий город. Отчасти эти попытки увенчались успехом: так, к весне 1942 из рецептуры хлеба были почти полностью выведены несъедобные примеси, а 16 февраля после многомесячного перерыва впервые жители увидели мясо – замороженную говядину и баранину.

В зоне особого внимания были дети. В условиях жесточайшего дефицита ресурсов, власти смогли организовать работу 85 детских домов, принявших 29 800 детей, оставшихся без попечения родителей. На каждого ребенка выделялся набор продуктов, который при своей скудности все-таки помогал поддерживать жизнь. Открывались стационары и в действующих учебных заведениях, где студенты могли получить кратковременную помощь в течение 1-2 недель.

Попытки прорыва блокадного кольца

Советское командование не могло смириться со сложившейся ситуацией и неоднократно предпринимало попытки прорыва блокады. Наступление в направлении Синявинско-Шлиссельбургского выступа не увенчалась успехом. Во-первых, немецкие войска смогли организовать мощное укрепление, во-вторых – советские солдаты были крайне истощены и изнурены непрекращающимися боями.

Основные силы были сосредоточены на Невском пятачке: узком участке земли (ширина 550-810 м) длиной менее 3 км, территориально находившемся на левом берегу Невы. Неоднократные попытки расширить плацдарм заканчивались огромными потерями из-за крайне невыгодного расположения: вся территория простреливалась со стороны противника. Однако о сдаче знаменитого Невского пятачка речи не шло, поскольку это значительно усложняло задачу прорыва блокадного кольца. Точных данных о количестве погибших нет, но по оценкам военных историков потери оцениваются в 51 тыс. человек.

Не увенчалась успехом и попытка прорыва блокады совместными силами Ленинградского и Волховского фронта, завершившаяся тяжелым поражением Советской Армии и огромными потерями.

Первый прорыв

Значимой датой в истории блокадного Ленинграда стало 29 марта 1942 года, когда в осажденный город прорвался партизанский обоз с продовольствием

Конечно, решить проблему голода это событие не могло, но оно имело важное идеологическое значение. Партизаны доказали несостоятельность немецких войск контролировать свой тыл и вселили уверенность в способность армии разорвать блокадное кольцо

В это же время для борьбы с голодом были созданы подсобные хозяйства. Под огородничество выделялись все пригодные участки земли, а владельцам оказывалась помощь в приобретении рассадного материала. К весне 1942 года заметно сократилось количество уличных смертей: если в январе на улицах санитарные службы собирали около 7 000 трупов, то в мае – не более 50.

Силами Ленинградских властей и переживших первую блокадную зиму ленинградцев, началось восстановление коммунального хозяйства, восстановилась работа предприятий и государственных учреждений, вышел на привычные маршруты общественный транспорт.

Официальные данные за 1941-1942г. 

Если в мирное время в Ленинграде от естественных причин умирали около 3 000 человек, то за январь-февраль 1942 года город потерял четверть миллиона жителей. В марте смертность немного сократилась (1100 тыс. человек).

Радикальное снижение произошло в мае: количество умерших составило 50 000 человек, а в сентябре – 7 000 человек. Такое снижение нельзя рассматривать как улучшение условий жизни: просто самые слабые (в основном люди пожилого возраста и хронически больные люди) уже умерли, выжили сильнейшие. Постепенно меняются и причины смерти: теперь на первый план снова выходят ранения и гибель во время бомбардировок и обстрелов. Первый год блокады стал самым тяжелым и трагическим: город на Неве потерял 783 тысячи своих жителей.